Заброшенный рубленый дом стоял на перекрестке двух дорог. Никто из вечно пьяных старожилов поселка не заметил, когда в нем поселился новый хозяин. Люди здесь, среди живописных озер, судя по древним курганам, селились всегда. Вот и теперь, стекались со всех концов растерзанной и необъятной страны в эти благодатные места на Валдайской возвышенности, некоторыми с иронией называемые солнечным Скабаристаном. Но новый пришелец превосходил всех разноплеменных жителей своим экзотическим обликом. Будто диковинным ураганом занесло его из дальних южных стран, или как в сказке, прилетел он с перелетными птицами, ударился оземь - да и стал таков, каков есть. Взгляд его черных глаз вызывал в каждом, давно забытое с детства ощущение близости таинственного волшебства. Словно перед тобой вовсе и не человек, а могущественный чародей. Но любопытство вскоре сменилось безразличием. Ведь ничего необычного вокруг пришельца не происходило. Был он молчалив, не интересовался обыденными людскими делами. Хотя, по правде сказать, интересоваться этой жизнью для неглупого человека было бы занятием весьма странным. Земля вокруг поселка большой частью была заброшена. Остававшаяся кое-где техника тихо ржавела, и разваливалась в заброшенных гаражах МТС. Та, что была оставлена колхозниками в полях, напоминала теперь скорее останки боевой техники. На сто населенных людьми дворов, приходилось немногочисленное стадо в полторы дюжины коров и чуть большее количество жалобно блеющих овец. Лес с годами подступал к поселку все ближе. А вместе с его приближением, наглели и волки, выхватывающие долгим зимним ночам собак из дворов, и всё, что попадется из живности. Автобус до райцентра ходил крайне нерегулярно. Большинство местных жителей были пенсионеры. Раз в месяц с "большой земли" с нетерпением ожидали они пенсии, и весточки от родственников из Москвы, или Питера. Денег хватало обычно на неделю. Что не пропивали сразу - с жадностью поглощала лихорадочная мелкая местная торговля. Основными товарами, кроме водки, были хлеб, соль, спички и сахар. Когда все это раскупалось, до следующего завоза торговали самогонкой. Электричество оставалось в домах всего у нескольких хозяев, да и то бывало не всегда. Так что сидели с керосиновыми лампочками, а иногда даже и с прапрадедовской лучиной. Раньше, жизнь оживлялась к лету. Но с годами, городских родственников все меньше интересовала их "малая родина". Шел две тысячи седьмой год от р.Х. Единственными зажиточными людьми в поселке были сородичи главы местной администрации Искандера Абильбекова. Его предшественника несколько лет назад сожгли вместе с семьей ночью. Преступников следствие не обнаружило. Никто из поселковых на допросах ничего путного не сказал. Зато про себя все злобно радовались, так как покойный Иван Сидоренко пытался заставить земляков работать на земле, а не воровать лес и вообще все, что плохо лежит. Искандер же оставил всех в покое,заботясь лишь о толщине своего кошелька.
Растумаг, как прозвали в поселке пришельца, оказался малообщительным. Жил бобылем, и едва ли понимал русский язык. Все же он не совсем отгородился от людей. Непревзойденный мастер делать настойки из лесных ягод, угощал ими всех желающих. При этом сам пригубливал всегда первый, дабы не возникало сомнений в качестве его продукции. За пенсией он никогда не приходил. Впрочем, откуда взяться российской пенсии у такого странного человека? Из поселка практически никуда не отлучался. Видывали его, правда, с мережками у речной плотины. А хлеб с солью, картошку и зелень выменивал обычно на спиртное. Для души же у него была страсть к птицам. Почти целыми днями летом пропадал он в лугах и полях в поисках хороших певчих птиц. Немногочисленные дети, приезжавшие к бабушкам и дедушкам погостить на каникулы, наблюдали, возвращаясь из грибов, как новый житель ловит этих птиц буквально голыми руками. Растумаг выучился плести из лозы клетки, и увешал ими свой домик. Впрочем, птичек он долго не неволил. Выпускал одних, и тут же приносил себе новых. Но удивил он всех незадолго до описываемых событий, став вдруг опять предметом внимания всего поселка. Как-то раз приезжий почтальон стал разыскивать некоего Абу аль Газиза. Люди, получившие, наконец, подтверждение своих предположений о происхождении пришельца, указали сразу на известный домик. Каково же было их удивление, когда Абу-Растумаг явился к ближайшему автобусу в райцентр, распрямившийся и, как будто бы, лет на десять помолодевший. В уголках его тонких губ играла с трудом скрываемая улыбка. Он даже надел на себя какой-то нелепый наряд и, видимо, старинные черные лакированные ботинки. Накануне, как говорили поселковые сплетники, чудак выпустил на волю всех своих птиц. Решили, что он уезжает из их поселка навсегда. Каждый строил свои версии на этот счет. Но когда Растумаг неожиданно через два дня вернулся, да не один, а с тремя пестренькими курочками и голосистым огненно-рыжим петушком в огромной клетке, все версии рухнули! И вот с этого самого дня в поселке стали происходить удивительные и необъяснимые вещи.
Началось всё с того, что стоящий на краю белой горячки сапожник Петр Прокудин, попросил у своей благоверной на опохмелку вместо самогонки…парного молока! Сперва соседи и постоянные собутыльники его решили, что человек готовится к праотцам. И, действительно, он как будто бы в бреду горячо говорил всем о грядущей погибели человечества. Жадно пил холодную колодезную воду, а в парное молоко велел посадить садовую жабу, “в жертву”, во избавление рода человеческого от главного злодея и погубителя. Имени его назвать он не смог, как не пытался. В ужасе оглядываясь по сторонам, и непрерывно осеняя себя крестным знамением, выдавил из себя только “ззззз…”, после чего и вовсе онемел. А на другой день, основательно протрезвев, засобирался вдруг в дальний монастырь. Но едва лишь стал запрягать коня, как тот взвился на дыбы, будто бы на него надевали не упряжь, а колючую проволоку, покрытую жгучим ядом, и убил своего хозяина.
- Дядюшка, Растумаг, а можно поиграть с вашими курочками? – две детские белобрысые головки светились среди лопухов в его огороде.
Бывший главный визирь вполне освоился в новой жизни, то есть занялся выпалыванием сорняков на своём участке.
Соседские дети решили, чтобы ему не было скучно, поиграть с его бывшими детьми. Да, Рабига, Зарина, и Калима так любили шумные подвижные игры.
- Можно, мои родные. В какую игру вы хотите?
- Горячо-холодно. Мы будем прятать вкусные зернышки, а курочки будут искать.
- Хорошо-хорошо. Только не открывайте калитку. А то на улице много брошенных
злых собак.
- Знаем. Вчера дедушка Анастас видел каких-то двух новых здоровенных псов, чёрных, в рыжую подпалину. Они бегали по посёлку и как будто высматривали себе еду.
- Голодные и никого не утащили?
- Нет. А ещё дедушка сказал, что глаза у них волчьи.
Абу распрямился, опираясь на лопату, задумался.
- Вот что, ребятки, давайте вы завтра с курочками поиграете, а сегодня покажите мне этих пёсиков. Договорились?
- Хорошо. Только вечером, а то бабуля нам наказывала до обеда быть рядом с домом.
Рука замерла на рукоятке, и не было сил сделать решительное движение. Анигилляционная камера машины перемещений отливала хищным металлическим блеском.
- Их нигде нет, господин! – раздавалось из-за стен его секретного кабинета.
- Ищите, остолопы. Он никуда не мог деться из дома со своими ублюдками! Включите объемные сканеры, если своих мозгов не хватает.
А вот это конец, через несколько минут они обнаружат потайной ход, и тогда… Нет! Что угодно, только не оказаться вместе с детьми в руках этого изувера.
- О, Аллах! – и рукоятка повернулась с характерным щелчком. Всё вокруг вспыхнуло и исчезло.
Зума Сабон был в припадке бешенства. Усиленное мощнейшими эмоциолайзерами оно падало на головы его приближённым, и некоторые из них уже корчились на великолепном полу из полудрагоценных камней. Другие, те что посильней, хотя и не чувствовали под собой земли, но судорожно цеплялись за колонны из горного хрусталя, все усеянные изумрудами. Колонн в торжественном зале властителя Послеимперии, уали Зумы Собона было около тысячи, поэтому хватало на всех его сподвижников, великих марданов. Спас же всех любимчик уали, визирь Асхат.
- О, величайший, о мудрейший, да будет благословенно твое бессмертие…
Судя по тому, что пол под ногами вновь ощущался, гнев повелителя несколько поутих. В голосе Асхата определенно было что-то гипнотически действовавшее на уали.
- Чем-то можешь нам помочь, Асхат?
Склоненная почтительно голова красноречиво свидетельствовала, визирь Асхат решил упрочить свою славу мудреца, для которого нет неразрешимых головоломок.
Приговор был оглашен…Мустафа и Мансур, ближайшие помощники Асхата лишались по нему не только бессмертия, но и самой жизни. “За преступную халатность, поставившую на грань существования Послеимперию”. Но их везли не в печально известное всем место, куда они лично препровождали десятки или даже сотни несчастных, а почему-то в дом этого проклятого отщепенца, из-за которого их должны теперь казнить! Когда им развязали глаза, они оказались в странной металлической, плохо освещенной, с единственной раздвижной дверью камере. И у этих дверей стоял их бывший шеф, визирь и начальник тайной полиции Асхат. За его спиной виднелись лица их бывших товарищей.
- Милостью уали смертная казнь заменена вам обоим особой миссией. Сейчас вы переместитесь вслед за главным врагом государства, Абу аль Газизом. Ваша задача найти и уничтожить аль Газиза вместе со всем его семейством. Конечно, проконтролировать исполнение приказа там некому. И вам отвечать за его неисполнение не придётся. Билет ваш в один конец…
- О, нет! Лучше убейте меня! – Мустафа бросился к нему в ноги и пытался облобызать носки его сафьяновых туфель.
- Не надо, брат! – Мансур решительно ухватился за рукоятку машины перемещений, - отомстим за себя аль Газизу!
Двери автоматически захлопнулись, едва рукоятка начала поворачиваться. Когда они вновь открылись, металлическая камера была пуста.
Закат был багряным. По берегам озёр стелился молоком туман. Два маленьких мальчика сидели на корточках у речушки, весело бегущей из верхнего озера в нижнее, и песком с водой отмывали руки. Вода окрашивалась в алое.
Визирь Асхад вскоре был назначен главным везирем Послеимперии. Он не позволял ни себе, ни кому либо ещё заниматься экспериментами с Временем. А на месте разрушенного дома Абу как будто бы сам по себе вырос чинар.
2007 (C) Андрей Савичев
Санкт-Петербург
