- Послушай, но если ты действительно почти маг, сделай что-нибудь хорошее для этой милой девочки.
Внезапно с набережной выскочила машина, жутко заскрежетав, и едва не разутюжив их обоих по мостовой,
скрылась в сумерках. Проклов трясущимися руками пытался вытащить пачку сигарет из кармана. Игорь взглянул на него пронзительно.
- Что…это…было?
- Пока существенного ничего, так, предупрежденьице.
- Какое в …! От кого?
- Долго объяснять. Да ты не парься. Эх, напрасно я тебе рассказал. Теперь мы вместе с тобою повязаны…
- Чем? Кем?!
- Далеко ли отсюда баня?
- Вот по этой улочке, в двух шагах.
- Пошли! И поживее…
- Да кой черт ночью нам делать в бане?
- Ладно, тогда к Неве. Бегом! Под мост.
Под мостом летней ночью, напротив Лавры, ощущаешь себя необыкновенно.
- Гляди, кто это там зажег свечу в окне?
- Где…аааа , - взмахнул руками Игорь, падая в воду.
За ним, в одежде и ботинках бросился Игнатьич. Зачем-то крепко сжимая Игоря в своих медвежьих объятьях, не давал ему выдыхать воздух. Игорь чувствовал, как они вместе идут ко дну, и вода несет их под мост со страшной силой. Глухой удар потряс сонную набережную. Следом раздался взрыв. В сталинском доме неподалеку проснулись все, включая детей и домашних животных. Через несколько минут, с воем сирен, на месте происшествия очутились пожарные и милицейские. Вскоре прибыли и водолазы. Искали тело водителя бензовоза, каким-то чудом умудрившегося на пустынном мосту, перескочить через бетонные ограждения и, выломав чугунную решетку, упасть в воду. Тело так и не было найдено ни в эту ночь, ни в последующие сутки, ни, как потом оказалось, спустя даже недели.
Следствие по этому делу было поручено вести старшему оперуполномоченному Снегурову. Когда тот пришел с рапортом к своему начальнику, майор Пупырышников с порога незлобиво обложил его матом.
- Лёха, посадишь к нам в обезьянник хотя б одного копытного, сразу представим к герою.
- Нет,- огрызнулся старлей Снегуров, - лучше ты с ним вместе, отправишься к его хозяину.
- На место моё, значит, метишь? – с нехорошей усмешкой произнёс товарищ майор.
- Да просто надоело уже слушать! Я, конечно, не верю во всякую нечисть…в большом городе…Петра, - в глубокой задумчивости произнёс Алекс.
- Хоть Петра, хоть Павла. Я тебе о чем толкую, дура. Народ у нас шибко умный стал. Такое изобразит… Это десять лет назад была сильная упрощенка в составе, а теперь… Теперь они прежде в отделе древних рукописей или оккультизма всю свою хренову задницу отсидят…а ты потом строй из себя Джонотана, cпасай, губернаторские показатели. Будь моя воля, я бы загодя всех умных пересажал. Или вот хотя б в башку им чего вживлять, если она чуть умнее асфальта.
- Выше асфальта…
- А, иди ты! Да-да, иди, и чтобы без подозреваемых через пару недель ноги твоей здесь не было! Понял?!
Алекс, разрывая на клочки свой рапорт, почти выбежал из кабинета.
Начальственные ослы затем всюду и рассажены, чтобы их подчиненные могли проявлять свою
компетенцию. Голова у Алекса лихорадочно работала. Он был сыщиком с огромным опытом, и нечеловеческим чутьем. И вот оно - то ему сейчас и подсказывало, что происшествие случилось неординарное. А больше всего его бесило, что ради всей этой чертовщины его отстранили от обычных, хотя и весьма запутанных дел. Он знал всех настоящий ведуний в Питере и в области. Не тех, на которых клюет публика по газетным объявлениям, а тех, которые оставались живы после своей работы с криминалом. Самая потрясающая из них была брюнетка Лялечка с Лиговского, вернее с Черняховского, еще точнее с безымянного переулка в четыре дома, выходящего на эту улицу. Не откладывая в долгий ящик, Алексей направился прямиком к ней. Ему никого не пришлось встретить на подходе к старинному двухэтажному домику, притулившемуся к старинным монастырским лабазам в тихом переулке. Ляля, конечно же вычислила его визит! Дверь в ее квартирку на втором этаже была приоткрыта. Алекс прислушался. Тихо. Он попытался настроиться на это место. Нет ли здесь трупов? Дверь под сквозняком
противно заскрипела. Алекс достал пистолет и на всякий случай включил на пеленг свой мобильный. В знакомой комнатке на плюшевом диване полулежала Лялечка. Она была в глубоком трансе, но стоило ему
приблизится, открыла свои бездонные карие глаза. Он увидал в них смерть и что-то ещё, что было даже пострашнее. Ляля, словно умалишенная, пропела своим несравненным голоском какую-то песенку. У Алекса защемило сердце от этой мелодии. Он уселся на корточки и пытался погладить ей руку.
- Не надо, Лешенька. Голубчик, берите сейчас билет на самолет, и улетайте скорей отсюда хоть на край света.
- Не могу. А долг, а Питер? А Светик? Как я без нее?
- Вы даже представить себе не можете, во что пытаетесь ввязаться. Молчите. Знаю, этот ваш облезлый барбос, всю жизнь чужими руками достает из огня каштаны.
- Если не меня…тогда кого-то еще он погубит.
- Господи! Есть же еще в нашем городе совестливые благородные люди. И где?
- Помоги мне! Дай хоть какую-то ниточку…
- А оно тебе надо? Извольте, сударь. Вот вам и весь клубок. Только это старинная история. Придется выслушать.
- Я готов! Я весь внимание.
Во времена революций книги перестают быть ценностью. Да что там книги, человеческая жизнь не стоит коробки спичек. Но бывают разные книги и бывают разные люди. В роду питерских купцов первой гильдии
…никовых на протяжении нескольких поколений значительные средства от торговли вкладывали в книги. И не просто в книги, а в книги древние, уникальные, о которых знали лишь самые искушенные библиофилы. Знали и старались поменьше об этом говорить. Это теперь знания разбалтываются на каждом углу, хотя многие богатеющие люди, постепенно вспоминая древнюю мудрость “молчание золото”, наконец начинают использовать её в повседневной жизни. Дом купцов …никовых был широко открыт и для многочисленных родственников, и деловых партнеров, и простого люда. Прислуга определяла всех лихих людей и даже мелких воришек с одного взгляда, глаз был наметан. А всех кто прошел, как мы теперь говорим фейсконтрол, беспрепятственно допускали в гостиную, где можно было и выпить, и закусить, и наговориться от души. Ведь ничто так человеку не нужно в жизни, как общение с интересными людьми. А был в таком гостеприимстве не только, как мы бы сейчас сказали пиар, но ещё и возможность этого самого общения для владельцев особняка на Песках. Ведь самых интересных собеседников примечали и уже звали на семейный чай. В одно июльское утро подошел к дому …никовых седобородый старичок. Одет он был мало сказать никуда. Только что солнце не пробивалось сквозь полы его, видавшей виды шляпы, и башмаки были столь изношены, что непонятно как они не развалились совсем на последних ста метрах. Но лицо у него было необычное, а самое главное вдруг обратился он к дворнику столь неожиданно молодым и бодрым голосом, что тот от удивления чуть не выронил из сильных рук свою метлу.
- А что любезный, не здесь ли теперь Пров Игнатьич …ов?
- Для кого-то быть может и здесь…
- А ты потрудись передать, что я в наш давний уговор у …го монастыря, принес ему, - и протянул дворнику гривенник.
Тот смотрел на странника очумелым взглядом и чесал в затылке. Такому бы как этот старик за копейку самому незнамо как быть благодарному, а он дворникам гривенники раздает. Через плечо у чудака висела большая холщовая сумка и видно изрядно оттягивала ему плечо. Разве свистнуть в свисток городового и исследовать её содержимое в участке. Старичок словно прочитал его мысли.
- Эй, малый, ты давай не дуркуй. Проведешь к самому, получишь и полтинник.
А! Была не была. Дальше все происходило как в сказке. Вызванный дворником слуга всплеснул руками: ”Отец Иннокентий! Вы?! Здесь?! “
- Был отец да весь вышел. Отведи же меня, Гришаня, к хозяину. Да прежде распорядись завтракать, трое суток на воде и хлебе.
”Вот-те и полтинник. Как же так? Человек трое суток впроголодь, а последний гривенник…Чудно!” – подумал дворник Семён и отправился мести мостовую.
Пока Отец Иннокентий трапезничал, Гришка доложил хозяину о внезапном госте.
- Так говоришь отощалый?
- Худоба, батюшка. Еле признал, по глазам да по голосу.
- И не в сане?
- Чисто юродивый, прости Господи мя грешного.
Пров Игнатьич помрачнел и молчал долго. Наконец вымолвил.
- Подай блаженному сто рублёв, и впредь накажи не принимать. Нет, постой, сам расспрошу, хотя, кажется, уже лишнее.
По щекам старца текли слёзы. Стол ломился от яств, а он ни до чего почти не дотронулся. Желудок давно у него от многодневного голодания сплющился, и десятая доля этой еды была бы для него теперь смертельной. А прежде, всего каких-нибудь два года назад отец Иннокентий был знаток в еде и в винах, и носил просторную рясу. Всё погубила эта проклятая книга! Та, что висела теперь в нищенской холщовой суме.
А вот Пров Игнатьич на каких-нибудь лет пять моложе его, а всё такой же молодец. Крепкий старик вышел, улыбаясь, к нему навстречу. Но сердце у отца Иннокентия от этой его улыбки оборвалось. Он уже знал, что последние его надежды рухнули. Чёртова книга делала своего хозяина прозорливейшим из всех смертных. Всё же и ему ничего не оставалось, как сыграть свою роль в этой сцене.
- Отец Иннокентий, какими судьбами? Рад Вас видеть, друг мой.
- Здрав будь, Пров Игнатьич. Вот, принес тебе, что ты хотел у себя иметь.
- Ввёл тебя в заблужденье, святой отец. Сильно был в подпитии вашим добрым монастырским вином. Не по плечу мне ноша сия.
- Что ж. Неволить не стану. Сам знаешь, что за это со мной произойдёт. Помнишь ли?
- Прости, Иннокентий. Помню. И вижу, как это действует. Прими вот от меня полтораста ассигнациями и не поминай лихом.
Старец медленно поднялся, молча взял деньги, накинул на плечо суму, и побрел было к выходу, но вдруг обернулся.
- А нет ли у тебя на примете человека непорочного, сын мой?
- Из тех, что в здравом уме отдать Книгу некому, отче.
- Ну, храни тебя Господь. Да. Вели еще рупь серебром.
- Эй, Григорий, живо. Рубль серебром принеси. Хотел ещё спросить тебя святой отец…
- Пустое, Провушка. Не любопытствуй коли не чувствуешь силы платить жизнью. Цена здесь такова. Видишь, во что Она меня превратила? Всего-то за два года!
Семён всё еще яростно махал метлой, досадуя, что потерял полтинник, а этот старикан тут как тут. Хотел, было обругать его, а он уже протягивает рубль! Семка от благодарности не знал, чем услужить. Прежде чем взять деньги, принялся руки вытирать о свой белый фартук. Были ему деньги теперь нужны очень. Задумал на днях свататься.
- А что малый, добрый ли ты человек? – обратился вдруг к нему старец.
- Дык…че ж. Не на большой дороге чай с кистенем. В дворниках. Благонадежен.
- Ну, а если б, к примеру, любое твое желание исполнялось? Худого бы не возжелал?
- Скажете, вашество. Мы смиренные. Постимся во все посты. Излишеств никаких себе не дозволяем. Пьем умеренно.
- Хм? Что ж. Вот тебе, братец пятьдесят рублей ассигнациями на свадьбу. Ты Парашу не бери, не будет от неё детей. Ты Настену сватай. А вот здесь в сумке, Книга. Ты теперь ею владеешь. Аминь!
- Благодарствуйте. Только грамоте не разумеем.
- Это наживное, сын мой. Об одном только помни. Не возжелай никому ничего дурного! За это беды тебя большие ждут. И перво-наперво на часть этих денег освой грамоту. Если к осени этого 1917 года не прочтешь первых десять страниц книги самостоятельно, пеняй на себя. Ну, прощай, - и старец, как будто бы помолодевший зашагал налегке к Лавре, замаливать и этот свой грех. А дворник Семен стоял оторопевший, и всё думал, неужто это у купца рассказали старцу про его невест. В раздумье он запустил свою здоровенную руку в холщовую сумку и достал оттуда преогромную Чёрную Книгу.
- А дальше? Что с этим дворником?
Ляля молчала, закрыв глаза рукою. Казалось, её слепил неяркий свет. На самом деле ей трудно стало говорить.
- Ладно,я сам тебе сейчас расскажу, что с ним было потом.
- В другой раз, сокол ясный, не теперь. Знаешь сам, два ворона уже неподалеку, клювы у них заострены, когти их заточены…
- Только, не угнаться за соколом на вороньем крыле! Бежим! Тебе они…
- Ничего не сделают! А ты, лети. Гляди вот только, не убивай их…
- Знаю, Ляля. Всё теперь почти знаю.
- Хорошо. Те, кого ты ищешь, сейчас в пивной на Малоохтинском. И не давай больше своей белой кошке лежать на твоей части Чёрной Книги!
- Я перекрашу свою Муську в чёрный цвет, если только…
Две пары крепких ботинок энергично топали по лестнице. Оставалось в окно, и со всех ног к каменному забору, отделявшему от города железнодорожные пути Московского вокзала.
Ляля, конечно же, была права. Что ни говори, а быть ведуньей в тринадцатом колене это что-нибудь да значит. Игнатьич с Игорем, согревались пивом с водочкой в известном еще с дореволюционных времен питейном заведении. Одежда на них была уже почти сухая. Игнатьич пил, не закусывая. После очередной стопки он лишь крякал, и занюхивал воображаемым куском хлеба. Игорек обсасывал тощий селедочный хвостик и, судя по всему, всё еще был в шоке. С полчаса как он с водки перешел на пиво, в то время как его товарищ с пива уже опять вернулся к водке. Наконец убитым голосом Игорь выдавил из себя.
- Что же теперь, Григорий Игнатьич, нам совсем пропадать?
- Не горюй, парень! Сказано тебе, чую погибель заранее. Как, допустим, твоя бабушка головою приближающуюся грозу.
- Тогда какой им смысл, - повел кружкой в воздухе Игорь, - то есть пугать смертью человека, который от неё завсегда увернётся?
- Я то увернусь, - начал было Игнатьич, да осекся.
- Это то есть…я один поко… - язык у Игоря от выпитого ли, от панического ли ужаса заплетался, он не решился выговорить страшное для себя слово. Нервная икота его не отпускала.
- Похоже, первый раз я оплошал. Втянул вот тебя, совершенно прохожего, и хорошего человека…
- Не ты втянул, Игнатьич, эта…
- Не смей так о ней! Девочке мы поможем, а после…уже неважно. В общем, так сделаем. Сейчас двинем ко мне, здесь неподалеку, на Ульянова. Берём эту хрень рваную, летим на тачке к Вике, и утопить её к чертовой матери! В Неве.
- Вику?! И, потом, подожди…Господи, зачем я так пьян! Если мы утопим…эту, словом, утопим её…ты ж моментально лишишься, – от этой мысли Игорь мигом протрезвел, и вновь сделался программирующим математиком.
Игнатьич лишь горько усмехнулся.
- Да, Ломоносов, выходит, не удастся нам её объегорить.
- Кого? Игнатьич, ты всё ж поподробнее расскажи. А? Ах, да, в бане только можно…Ну так идём в баню! Я подумаю. Клянусь, я обязательно придумаю, как нам с тобой выпутаться! Жить я хочу. Жить! Любить! Детей красивых и умных, и чтобы счастливых… тоже хочу! А ты …будешь им …всем… дедушкой.
На глаза Игнатьича навернулись слёзы. Пожалуй, в этот миг он опять подумал, что, быть может, это тот самый единственный из миллиона шанс, о котором он слышал от отца, перед его загадочной смертью.
- А, идём! Только всё же, сперва ко мне. Шума мы сегодня с тобой наделали, паря, много. Зря! И огня.
Алексей бежал изо всех сил, но эти двое были тоже отменные бегуны. И всё же он оказался у кирпичного забора раньше, чем они смогли приблизиться к нему на расстояние прицельного выстрела. К тому же на стволы у этих молодчиков были привинчены глушители. Видимо собирались расстреливать его у Лялечки. В упор.
В пивной на Малоохтинском, конечно же, никого уже не было. Зато он знал, как найдет этих типов.
- Канонерских!
- Что угодно, Алексей Петрович, - администратор с бегающими поросячьими глазками выскочил откуда-то, словно чёртик из табакерки.
- Кто у тебя сегодня пил? В неурочный час.
- Так ведь теперь пить-то дозволяется круглосуточно…
- Так ведь пить, а не заниматься при этом черт-те чем!
- А вот это нас не касается, Алексей Петрович. На какие, и по какому поводу люди теперь гуляют. Не прежние теперь времена…
- А что ты храбрый такой сегодня? Фотограф намылил удачные фотки? И клиент пошёл косяком. И всё, поди, беспошлинный. И ты сразу почувствовал себя свободным человеком в свободной стране.
- С вами почувствуешь…Уеду от вас на Таити! Как Ван Гог.
- Эх, Паша, на Таити ль, на Гаити нам с тобой одно не жити. Короче.
- Ульянова двенадцать. Один грузный такой, в сером пыльнике, в черных брюках. Другой тощий, молодой, в очках. Математик вроде…
- Теряешь квалификацию. Что это ещё за бабулькины приметы?!
Канонерских, вдруг, уставился на Алексея, словно удав на кролика.
- А ну-ка, Алексей Петрович, голову поверни.
- Чего это? То Гаити, то профиль мой…
Канонерских ударил себя ладонью по высокому с залысинами лбу.
- Приметы вам нужны?! А братца своего изволили б опознать?
- Какого ещё?! Ты не в карты ли часом продулся? Нет у меня, - начал, было, Алексей, и, вдруг в голове у него молнией пронеслось.
– Ах, если это… Куда, говоришь, поехали?
Оперуполномоченный выскочил из пивной, словно боялся не успеть к умирающему родственнику.
Игнатьич жил в двухэтажном обшарпанном желтом домике, затерявшемся среди густо насаженных сразу после войны тополей. В народе такие дома называли “немецкими коттеджами”. Все потому, что строили их по питерским окраинам пленные немцы.
Взошли на маленькое крылечко. Игнатьич достал сигарету и попросил у Игоря огня. Долго не мог закурить. Потом они поднялись по лестнице на второй этаж.
В дверях квартиры их встретила черная кошка. Увидев с хозяином незнакомца, она выгнула спину и буравила Игоря насквозь своими огромными желтыми глазищами.
Игнатьич легонечко отодвинул её ногой в сторону, но дверь тут же притворил.
- Одну важную вещь забыл у тебя спросить. Ты крещеный?
- Ну, разумеется.
- Постишься, причащаться в церковь ходишь?
- Да, хотя крайне редко…
- Странно. Ах, я старый осел! В ученых-то ты походил?
- Конечно. Я же говорил, диссертацию кандидатскую защитил по теме…
- Ох! – Игнатьич как-то внезапно весь сник.
Через мгновенье вместо еще крепкого и энергичного мужчины, слегка за пятьдесят, перед Игорем сидел на корточках немощный седой старик. Игорь в ужасе отшатнулся, и было, кинулся со всех ног прочь от этой чертовщины. Но тут за дверью вновь раздался голос кошки, и Игорь не смог даже сдвинуться с места. Тогда он закричал во весь голос. Дверь противно скрипнула. Из дверей вышла милая серая, в темную полосочку, киска, и потерлась, мурлыкая, об Игнатьича. Тот бодро поднялся и принял свое прежнее обличье. Игорь c ужасом ждал, что будет дальше.
Игнатьич, наконец, тихо произнес.
- Ты вот что, Игорь Батькович, не поминай меня лихом, и извиняй, но теперь тебе срочно нужно в храм. Ближайший неподалеку, через проспект и стадион, на Охтинском кладбище.
- С чего вдруг? А баня? А Вика?!
- О девочке не беспокойся. С ней все будет хорошо.
- Тебя я не оставлю одного. Даже не стану ни о чем спрашивать. Ты мне простишь…
- Не в чем мне тебя прощать. Ты…
- Молчи! Что будет, то и будет. Спасать себя я не стану…
- Эх, Игорек! Я в храм-то тебя зачем посылаю? Хотя своих детей у меня нет…
- Теперь, выходит что есть, батя!
Игнатьич судорожно сглотнул. Слезы душили его, и он не в силах был вымолвить ни слова.
- Так что будем делать, отец?
- Целуй нательный свой крест, сын. Постой! Левой рукой берись. Теперь иди за мной и очень тебя прошу, молчи!
По темному коридору они прошли, не зажигая света. Кошки больше видно не было, но Игорю почему-то чудилось, что её желтые хищные глаза неотступно за ним следят.
Странно, но ему не было больше страшно. Они оказались в большой комнате, где почти не было мебели. Обои были очень темные и окна плотно зашторены. Она лежала в серебряном окладе на высокой тумбе. Игнатьич перекрестился и шагнул к Книге. Положил правую руку на древнюю темную кожу, и взглядом позвал к себе Игоря .
- Сын мой, и наследник, находясь в полном разуме и с благородными намерениями делается твоим слугой.
Над головами их будто бы что-то прошелестело, затем раздался едва различимый высокий голос.
- Нельзя наследовать… Тело мое разрублено надвое, силы иссушают демоны. Он что согласен, каждое мгновение быть на волосок от собственной гибели?
- Но ведь ты же выведешь из тьмы его Хозяйку?
- Пусть он ответит. По доброй ли воле наследует тебе?
- Да! – Игорь не узнал свой собственный голос.
- Хорошо. В знак нерушимой верности возложи на мое тело руку…и встречай свою Хозяйку!
Игорь колебался лишь мгновенье. Его рука с длинными пальцами легла рядом с грубой короткопалой рукой Игнатьича.
Стены комнаты внезапно закружились, и вся она озарилась таинственным голубоватым светом. От неожиданности Игорь чуть было не упал, но Игнатьич удержал его за локоть. Когда кружение прекратилось, в комнате как – будто вспыхнула молния, и в дверях Игорь увидел девушку изумительной красоты. Ее строгие умные глаза словно заглянули ему в душу.
- Кто ты?! – забыв обещанное своему названному отцу вскрикнул Игорь.
Вместо девушки отвечал знакомый высокий голос.
- Это Она, твоя Хозяйка! Обычный смертный видит её лишь раз, когда она ведет его на Высший Суд.
- То есть это Сме…
- …но слугам Книги дается возможность видеть ее, дабы они были бесстрашными, защищая Добро от Зла.
- Но ведь обычно же её изображают… с Косой!
- У людей много пороков. Не вспоминая о том, что их земная жизнь всего лишь испытание…они получают то, что заслужили.
- А девушкам? Им она тоже является?
- Девушки не могут быть служительницами Книги.
Не спрашивай меня, почему. Cам всё узнаешь. Скоро.
Пупырышников отрывался по полной. Хозяин закрышованного им летнего кафе стоял сейчас перед ним на коленях, вытирая огромным пузом в белоснежной сорочке пол в его кабинете, и лацканами своего черного бархатного пиджака до блеска начищал ему ботинки.
- Всё, обезьяна, довольно. Скажи своим, чтобы не вздумали в моей тачке химичить, как в те разы. Да, и вот ещё.Девчонка твоя меня изрядно достала.Сегодня ночью пришлешь трех других, выберу. Пшелна!
Черный пиджак с малиновым от натуги лицом с трудом поднялся с колен. Лицо его ничего не выражало. Двух прежних начальников, предшественников Пупырышникова, находили мертвыми. Один из них неловко управлялся с парусом на собственной яхте. У другого не выдержало сердце в любовных утехах с девочками. Этого же не брало ничто! Был словно каменный, идол. Оставалось одно, пустить его в расход цинично и грубо, но это означало самому себя посадить. Зачем? Раз в год почистить ему ботинки - невеликая плата за свою сытую жизнь и волю. Следом за хозяином кафе к Пупырышникову в кабинет заглянула капитан Неспесивцева, секретарша и блондинка, которая была ему предана, как собака. Долгие годы он двигал Леночку Неспесивцеву по службе, регулярно переводил на её счета симпатичные суммы, и при этом никогда с ней не спал.
- Аполлинарий Семенович, там к вам посетитель гражданский…странный очень.
Пупырышников поднялся из своего кресла, мрачнея лицом.
- Он просил вам передать, - Леночка протягивала через массивный дубовый стол крошечный кусочек черной кожи.
Пупырышников отшатнулся от её хорошенькой ручки, словно от черной мамбы, и бессильно опустился в кресло. Лицо его побагровело, он жадно ловил воздух и знаками показывал Леночке, чтобы она открыла окно. Та, бросив кожу на стол, выбежала за сердечным с водой в приемную. Странно, посетителя там уже не было. Когда же она вернулась в кабинет своего покровителя и босса, тот сидел в кресле с отвалившейся нижней челюстью. Леночка в ужасе завизжала. Графин ударился об пол и разлетелся на мелкие осколки. На ее крик со стороны дежурки бежали по коридору молоденькие сержанты, едва успев снять с предохранителя свое личное оружие.
2007 (C) Андрей Савичев
Санкт-Петербург
